Академия наук, от Петра I до Владимира Путина

"Совершенно секретно", No.2/297
Владимир ВОРОНОВ

На фото: Здание Российской Академии Наук в Санкт-Петербурге (RU.WIKIPEDIA.ORG)

РАН – 290 лет. Доживет ли она до своего 300-летия?

Второго февраля (22 января по ст. ст.) 1724 года на заседании Правительствующего Сената император Петр I одобрил составленный лейб-медиком Лаврентием Блюментростом проект основания учреждения, ранее в России невиданного, – Академии наук. Точнее, «академии наук и курьезных художеств». Восьмого февраля (28 января по ст. ст.) того же года Правительствующему Сенату объявлен именной указ императора «Об учреждении Академии Наук и Художеств». Эту дату ныне и полагают днем основания отечественной Академии наук, хотя академия реально заработала лишь уже после смерти Петра.

За свои 290 лет она сменила немало названий: в одном из указов Петра I именовалась Российской Академией Наук, при Анне Иоанновне – просто Академией Наук, со времен Елизаветы Петровны это уже Санкт-Петербургская Императорская Академия Наук и художеств, Александр I именует Императорской Академией Наук, а в утвержденном Николаем I уставе значится уже Императорская Санкт-Петербургская Академия Наук. После Февральской революции 1917 года «политкорректно» переименована в Российскую Академию Наук, в 1925 году – в Академию наук СССР, а с ноября 1991 года это Российская академия наук (РАН).

Государственное дело

В сентябре 2013 года в качестве обоснования необходимости очередного «реформирования» отечественной науки устами казенной «Российской газеты» было заявлено, что вся история РАН, «проведенная сквозь века от Петра Великого до наших дней», не более чем миф! «На самом же деле под вывеской «РАН» сегодня пытаются скрыть историю разных учреждений, никогда не являвшихся преемниками друг друга», так как было, мол, шесть совершенно разных учреждений, выполнявших разные задачи. Отсюда и «глубокий» вывод: «Организация, которая сегодня носит название «Российская академия наук», ведет отсчет от 1991 года», – а вовсе не с 1724-го! В доказательство этого великого открытия перечислено шесть из всех названий академии. Особенно трогательно выглядит такой пассаж: «Созданную по воле Петра Великого академию порой называют «клубом ученых», она менее всего напоминала государственное учреждение, являясь сообществом интеллектуалов начала ХVIII века». Петр I – учредитель клуба интеллектуалов?! Можно было бы лишь улыбнуться, если б эту дичь на полном серьезе не тиражировал печатный орган Правительства Российской Федерации. Начнем с того, что ни как клуб ученых, ни как место научных дискуссий и тем паче светское собрание интеллектуалов свою академию Петр I, будучи сугубым практиком и прагматиком, не замышлял. Мотивация у него была вполне прагматично-государственная. Как писал в январе 1721 года Блюментросту известный немецкий философ Христиан Вольф, «Его Императорское Величество имеет намерение учредить Академию Наук и при ней другое заведение, где бы могли знатные лица изучать необходимые науки, а вместе с тем водворить художества и румёсла, о чем и писал ко мне за несколько недель перед тем…». Уже из переписки Петра с тем же Вольфом ясно, что речь шла о создании не просто некоего сообщества ученых, а, говоря современным языком, мощного научно-образовательного центра – собственно академии (со своим издательством), университета и гимназии. Как полагал государь, если завести только академию, то «науки не скоро в народе расплодятся». Если же создавать лишь один университет, в стране не будет надежной системы образования, поскольку молодые люди должны не только «началам обучаться», но затем и «выше градусы науки воспринять».
Основное отличие академии российской от зарубежных аналогов – с момента создания (и поныне) – в том, что это учреждение сугубо государственное: его основало государство, оно изначально находилось «на балансе» государства, финансировалось из госказны, члены академии получали жалованье и пенсии от государства, им жаловали государственные награды, они считались состоящими на государственной же службе и имели классные чины. Вот, навскидку. Первый президент академии Блюментрост – действительный статский советник: по петровской «Табели о рангах» это чин IV класса, равный армейскому генерал-майору. Академик Андрей Нартов был в чине V класса – статский советник, бригадир (бригадный генерал) по-армейскому. Михаил Ломоносов – чиновник VI класса, коллежский советник, что по «Табели» соответствовало армейскому полковнику. Поэт (и академик) Василий Жуковский состоял в чине III класса – тайный советник, что равнялось генерал-лейтенанту. Баснописец (и тоже академик) Иван Андреевич Крылов – статский советник; выдающийся историк Василий Ключевский – тайный советник; биолог и эмбриолог Александр Ковалевский – действительный статский советник; историк Сергей Соловьев – тайный советник; академик Владимир Вернадский – действительный статский советник…
Так ведь и задача академии изначально была поставлена государством вполне государственная: обеспечить научно-техническое обслуживание государства же. В том числе и подготовку кадров. Помимо прочего, из доступных и давно уже опубликованных документов можно понять, что Петр видел в Академии наук еще и некий центр, консультирующий государство по самым разным вопросам и помогающий в разработке государственных задач. Кто-то же должен был организовывать экспедиции, исследовать неизведанные края и моря, составлять карты, описывать быт и нравы присоединяемых к империи племен и народов, искать природные богатства и пути к их освоению, прикладывать к практической жизни фундаментальные науки – химию, механику, математику…
Разумеется, наличие собственной академии, наполненной известными «импортными» учеными, немало значило для Петра и в плане имиджа международного. Кроме того, он хотел обрести еще один канал общения с европейскими странами (и неформального воздействия на них через академические круги), который можно было бы использовать и для получения информации о новациях в сфере науки и техники – своего рода научно-техническая разведка! Но главное, повторюсь, кадры, кадры и еще раз кадры. Поскольку Петр давно осознал: говорить с европейцами на равных и, главное, сохранить саму российскую государственность можно, лишь совершив прорыв – на «фронтах» военно-техническом, торгово-промышленном и культурном. А здесь без новых кадров никуда, и пора готовить их уже дома – наладив не просто «импорт ученых», а учредив центр, где эти самые «импортные» академики могли бы организовать и отладить непрерывный процесс подготовки первых отечественных научных и преподавательских кадров. Так и появилась петровская Академия. Посему все разговоры о некоем клубе интеллектуалов, от души развлекавшихся вольными научными дискуссиями, просто смешны: люди государственное дело делали.
Современники Петра нередко прямо в глаза упрекали его за то, что свой «академический» прорыв он начинает не с того, с чего, по их мнению, следовало бы начать – не с фундамента науки и образования, а сразу с головы. Василий Татищев так вспоминал свои разговоры с императором незадолго до его смерти: «И я донес, что ищет учителей, а учить некого, ибо без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна. На сие его величество изволил сказать: «Я имею жать скирды великие, токмо мельницы нет, да и построить водяную и воды довольно в близости нет, а есть воды довольно во отдалении, токмо канал делать мне уже не успеть для того, что долгота жизни нашея ненадёжна; и для того зачал перво мельницу строить, а канал велел токмо зачать, которое наследников моих лучше понудит к построенной мельнице воду привести». В данном случае Петру не откажешь в умении понять и ухватить главное: все надо начинать с головы. Как и в военном деле. Как совершенно новую армию на совершенно голом месте начинают строить вовсе не с набора солдат, а с мозга армии – создания ее центрального органа управления и набора высшего командного состава, так и в сфере науки – начинать надо с создания ее мозга, «генерального штаба» – академии. И этот мозг создали, причем, как оказалось, в той организационной форме, которая не просто была единственно возможной в тех условиях, но еще оказалась и достаточно гибкой. И уже к концу того же века по части науки фундаментальной Россия была вполне на мировом уровне, а в иных направлениях отечественные ученые порой даже задавали тон. При этом отмечу: академия, созданная прежде всего как административный центр и «мозг» российской науки, оставаясь вплоть до конца империи учреждением «казенным» (и, разумеется, бюрократическим), так и не превратилась в орган директивно-распорядительно-управляющий. Даже властным и авторитарным сановникам Российской империи хватило понимания, что науку по приказу не двигают и научных открытий по принуждению не делают.

Академия сталинских наук

Этаким «наркоматом науки», жестко регламентирующим научную активность, пытающимся всерьез управлять наукой, академию пытались сделать уже при советской власти. Партийные лидеры всерьез полагали: кто академиков обедает, тот их и танцует. А если они «танцевать» не хотят, то заменим их своими академиками – правильно понимающими (и принимающими) генеральную линию партии, обслуживающими ее безропотно, срочно и сверхурочно. К организации своего контроля над Академией наук Сталин приступил не позже 1925 года, уже в феврале 1926-го оформив это документально: на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) утвердили специальную «Комиссию по взаимодействию с Академией наук СССР». И отныне все мало-мальски важные вопросы, касающиеся АН СССР, сначала рассматривались и утверждались на заседании Политбюро. Именно Политбюро и решило в 1927 году, что Академии наук нужен новый устав. Согласно ему руководители АН СССР утверждались Совнаркомом. 26 мая 1927 года особым постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) в Устав АН СССР было включено ранее немыслимое положение – о лишении звания академика и исключении из академии. В сталинской редакции пункт звучал так: «Академик лишается своего звания, если он не выполняет заданий, возлагаемых на него этим званием, или если его деятельность направлена явным образом во вред СССР».
На следующем этапе Кремлю нужно было наполнить академию своими кадрами, чтобы затем полностью заменить ее руководство. Для чего следовало овладеть механизмом выборов. Что успешно и сделали в кратчайшие сроки. 23 марта 1928 года Политбюро утвердило свой проект постановления Комиссии по выборам академиков. Также члены Политбюро рассмотрели список своих кандидатов в академики, утвердив тех, кого было предписано избрать в ходе запланированных на конец года выборов. Утверждено было три категории таких кандидатур. Первая: «члены ВКП(б) – Бухарин, Кржижановский, Покровский, Рязанов, Губкин, Лукин, Фриче». Вторая: «кандидаты ближе к нам» – 13 человек. И наконец, третья: «кандидаты приемлемые» – 15 человек.

На фото: «Корифей всех наук» Иосиф Сталин к своему 60-летию получил подарок – диплом почетного академика (РИА «Новости»)

А уже 31 марта 1928 года управделами СНК Николай Горбунов, по совместительству – руководитель Комиссии ЦК ВКП(б) по наблюдению за деятельностью академии, вызвав «на ковер» непременного секретаря академии академика Сергея Ольденбурга, заявил: «Москва желает видеть избранниками Бухарина, Покровского, Рязанова, Кржижановского, Баха, Деборина и других коммунистов». После чего академику был передан список кандидатов, одобренных Политбюро.
Однако во время тайного голосования 12 января 1929 года все «кандидаты от Политбюро» первой категории были забаллотированы. Согласно уставу можно было провести повторное голосование, и представители Кремля провели индивидуальную обработку едва ли не каждого академика. В итоге в академики прошли только Бухарин, Покровский, Рязанов, Кржижановский и Губкин – за счет всего лишь одного лишнего голоса «за»! А вот Деборин, Лукин и Фриче были завалены вновь.
Высшая «инстанция» пришла в бешенство, и по ее команде печать немедленно развернула массированную атаку против академии. «Академия наук в настоящее время еще находится во власти реакционных традиций и кастовой ограниченности. Благодаря этому при наличии крупных работ отдельных академиков она не сумела связать свою работу с нуждами и потребностями Социалистического строительства и не является организацией, руководящей научной жизнью Союза. Творческая научно-исследовательская работа после Октября прошла в значительной мере мимо Академии наук, – писал в феврале 1929 года журнал ВАРНИТСО – Всесоюзной ассоциации работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР. – ВАРНИТСО считает необходимым настаивать на полной реорганизации Академии наук». Агитку незамедлительно перепечатали «Правда» и «Известия». «На двенадцатом году пролетарской диктатуры пора уничтожить старый гнилой пережиток тайных баллотировок. В Советской Республике каждый честный гражданин должен голосовать открыто», – гласила опубликованная в «Ленинградской правде» резолюция рабочих Балтийского завода. «Мы требуем, чтобы вся деятельность Академии наук проходила под контролем всей пролетарской общественности», – громыхали там же труженики резиновой фабрики «Красный треугольник».
Вот тут-то настоящие академики, поняв свою политическую близорукость и недальновидность (и осознав последствия), запаниковали. Спешно провели общее собрание академии, на котором ее президент, академик Александр Карпинский, честно признал: «Наше положение хуже каторжного». Было решено ходатайствовать перед правительством о проведении… повторного (третьего) голосования – в нарушение устава и исключительно по этим трем кандидатурам. Собрание провели, сталинских кандидатов сделали академиками…
Схожая история имела место в 1967 году, когда на выборах в АН СССР были провалены три кандидатуры, лоббировавшиеся Политбюро ЦК КПСС. В том числе «черные шары» накатали заведующему Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС Сергею Трапезникову. Скандал! Потому буквально сразу же провели повторное заседание Общего собрания АН, но все три креатуры ЦК, включая Трапезникова, снова забаллотировали. На следующих выборах Трапезникова провалили вновь, и лишь в 1976 году академиков удалось уговорить «пропустить» Трапезникова в члены-корреспонденты – под обещания, что на звание «полного члена» он претендовать никогда не будет. Но, как водится, обманули: на следующих же выборах Трапезников выставил свою кандидатуру в академики, но был забаллотирован. Смешно, но схожий казус имел место снова спустя 40 лет – когда на выборах в члены уже РАН академики завалили Михаила Ковальчука, считавшегося креатурой Кремля на пост президента академии… Попутно провалили баллотировавшихся в члены-корреспонденты Сергея Степашина и Владимира Мау.

«Разгоним к чертовой матери Академию наук!»

Однако вернемся в год 1929-й. Тогда Политбюро свою задачу как бы решило: «Академия освежена, она наполнена новой, революционной кровью», – как пылко писали газеты. Однако такие «штучки» Сталин, как известно, не прощал никому и никогда. И с конца 1929 года была развернута масштабная чистка академии. Академик Ольденбург был смещен с поста непременного секретаря академии, начались массовые увольнения сотрудников АН. Тогда же ОГПУ развернуло и т.н. академическое дело – пошли уже массовые аресты сотрудников академии. По данным известного биофизика и историка науки Валерия Сойфера, уже к концу 1929 года по этому делу было арестовано 1729 сотрудников бывшей Российской Академии Наук. Попутно чекисты брали академических работников по ряду еще столь же липовых дел: «Промпартии», «Монархической контрреволюционной организации», «Трудовой крестьянской партии», «Гвардейскому делу» (операция «Весна») и др. Вот так тов. Сталин и устанавливал свой контроль над наукой…
Впрочем, довольно скоро и к нему пришло осознание: не так уж сложно установить контроль над аппаратом АН, поставить своих руководителей и провести в академики нужных товарищей. Но куда сложнее (если вообще возможно!) заставить ученых творить по воле и указаниям партии и вождя – вынудить их делать научные открытия (и, главное, конструировать новые самолеты, танки, орудия, ракеты, бомбы и т.п.) по приказу и принуждению, по-стахановски – согласно пятилетним и опережающим планам. А ведь пытались, засадив в конце концов весь цвет военно-технической науки в чекистские «шараги» – тюремно-лагерные КБ НКВД. Лишь позже пришло частичное осознание, что куда перспективнее создать ученым (не всем, разумеется!) мало-мальски пристойные условия для жизни и творчества, осыпав их наградами и земными благами: лишь бы в срок делали то, что нужно вождю.
Потом были другие вожди, но всем от академии хотелось одного и того же. Когда же академики сопротивлялись, из Кремля следовал один и тот же окрик: «Разгоним! Раскассируем!» Так, когда Хрущев предложил разделить АН СССР на несколько академий – по отраслевым принципам, подчинив их отраслевым же министерствам и ведомствам, – академики, конечно, воспротивились. И хозяин Кремля в какой уже по счету раз пригрозил разогнать академию. Как гласит легенда, президент АН СССР Александр Несмеянов тогда ответил: «Ну что же, Петр Великий открыл Академию, а вы ее закроете». Хрущев опешил. Только вот самому Несмеянову в мае 1961 года пришлось подать прошение об отставке. Никита Сергеевич же вволю дал выход своим «академическим» чувствам позже, на пленуме ЦК КПСС 11 июля 1964 года, громыхнув: «Академия наук начинает вмешиваться в политику»! Безобразие! Ведь «для политического руководства… у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что Академия наук, если так говорить, нам не нужна, потому что наука должна быть в отраслях производства…». Весьма напоминает те доводы и аргументы, что в 2013 году предварили очередное реформирование Академии наук, по итогам которого она имеет слабые шансы дожить до своего 300-летия. – Как вообще и вся отечественная наука.

Источник: "Совершенно секретно", No.2/297