Академик Павел Минакир: Для чего стараются превратить Дальний Восток в заповедник сумасшедших темпов роста?
В подходах к экономическим проблемам Дальнего Востока не хватает человеческого фактора
Глава правительства Дмитрий Медведев объявил недавно, что «за первые месяцы текущего года отток населения с Дальнего Востока сократился практически на порядок». Вслед за ним отрапортовало и Минвостокразвития: отток населения уменьшился в три раза и всё благодаря инвестиционным проектам и бесплатной раздаче земли в регионе. Звучит как чудо. Случилось ли оно на самом деле, «Огонёк» выяснял у директора Института экономических исследований ДВО РАН академика Павла Минакира.
— С Дальнего Востока всегда больше людей уезжало, чем приезжало. Волна приезжих была в полтора-два раза ниже и не покрывала отток населения. Это началось с 1991 года. За 10 лет уехало полтора миллиона человек. С 2002 по 2015 год ещё 350 тысяч. Так что же сейчас, удалось переломить ситуацию?
— Статистика этого не подтверждает. В 2015 году население Дальнего Востока уменьшилось на 6,6 тысячи человек. Конечно, это можно трактовать при большом желании как достижение — миграционный отток из региона за предыдущую пятилетку составлял примерно 23 тысячи человек в год. Но про «порядок» говорить всё же трудно.
Вообще у нас последние пять лет наблюдается постоянное снижение оттока населения, сейчас показатель стабилизировался. Это связано с тем, что основная волна желающих уехать и имеющих волю к этому и возможность для этого стала действительно пониже. Уезжали в основном две группы населения. Это молодёжь до 35 лет, искавшая в западных районах престижных мест и более высоких заработков, а также люди старшего возраста, после выхода на пенсию уезжавшие вслед за детьми. Переезд всегда связан с продажей и покупкой недвижимости. А сейчас рынки встали, трудно выгодно продать жильё здесь, чтобы купить его в Центральной России. Замерли и рынки труда. Трудно рассчитывать на быстрый рост доходов при переезде.
Маятниковая миграция происходит постоянно, кто-то уезжает, кто-то приезжает, это нормально. Чем более свободная экономика, тем мобильнее становится население. У нас же политика направлена, напротив, на замораживание движения людей. Мечта бюрократов — закрепить население. Руководством региона принимаются какие-то политические меры, чтобы сократить отток населения (гектар земли, ТОСЭРы, свободный порт), полагая, что это действительно сократит отток. На самом деле это может внести коррективы в мотивы потенциальных мигрантов из региона. Возможно, в перспективе появятся и мотивы для потенциальных мигрантов в регион. Но на всё это нужно время, не год и не два, а много больше. И главное, необходимо улучшение условий жизни людей. Пока что миграционный отток сохраняется.
— Но и приток всё же есть. Кто к вам приезжает?
— Это не очень известно. В основном это трудовая миграция, вахтовики. Люди едут по набору предприятий, нередко на новые проекты. Если работники едут надолго, с ними приезжают семьи. И по краям и областям распределение притока очень разное. Большинство едет в районы добычи нефти, газа, руд и на рыбообрабатывающие предприятия. Сельскохозяйственная миграция очень незначительная. В южные районы ездят через границу китайцы, занимающиеся земледелием. Но они приезжают на сезон, постоянно не живут и статистикой не учитываются.
— На Дальний Восток всегда ехали заработать. Сейчас тоже?
— Как раз нет. Реальные доходы семей у нас не просто снижаются, а стремятся к среднему уровню по России. А на некоторых территориях и ещё ниже, то есть снижение более значительное, чем в целом по стране. Хотя у нас есть надбавки и коэффициенты, достигающие двух и более зарплат. Но инфляция обгоняет доходы. В 1990-х годах уровень доходов семей на Дальнем Востоке был на 30-35 процентов выше общероссийского. В 2011 году превышение сократилось до 4-5 процентов, а сейчас доходы уравнялись с российскими. При этом ситуация с доходами разная даже в пределах одного субъекта Федерации. Скажем, на юге Хабаровского края они выше, на севере ниже. Но если брать усреднённые бюджеты семей, то за последние два года значительно увеличились расходы на питание и на медицинское обслуживание. Цены на лекарства за два года выросли на 80 процентов. На Севере рост цен ещё больше, там очень трудно его контролировать и купировать. Так что пока мотивов для переселения на Дальний Восток немного. Ни престижа, ни доходов.
— Но в регион ведь идут деньги?
— У нас был высокий уровень инвестиций до 2012 года, когда готовился саммит АТЭС. Начиная с 2013 года, ещё до кризиса, инвестиции сократились процентов на 12. В 2014 году этот уровень сохранялся, а в 2015 опять снижение на 6-7 процентов.
— А в рублях это сколько?
— До 2012 года полный объём инвестиций составлял около триллиона рублей в год. Сейчас примерно 850-900 миллиардов рублей. Эта цифра включает и иностранные инвестиции. Но здесь надо сделать существенную оговорку: иностранные деньги пересчитываются в рубли по официальному курсу, так что, учитывая падение российской валюты, сокращение иностранных инвестиций произошло довольно значительное, примерно в полтора раза.
В целом, впрочем, инвестиции находятся на приемлемом уровне. Но экономика региона уже больше 10 лет развивается двухлетними циклами: два года рост производства, рост налоговых поступлений, доходов населения, потом спад, потом опять два года роста. Это связано с циклами внешнего спроса и циклами общей конъюнктуры добычи сырья. Месторождения сначала готовятся, разрабатываются, на этих этапах идут большие инвестиции. Потом людей и денег требуется меньше, месторождения постепенно вырабатываются, затем начинается новый цикл и так далее. Кроме нефти и газа Сахалина основой экономики нашего региона является добыча руды, угля, золота, серебра, платины, олова, алмазов, рыбы. Перерабатывающих производств у нас по-прежнему мало, поэтому в экономике есть скачки вверх-вниз, но движения вперёд нет.
— Вступил в силу закон о «дальневосточных гектарах». Может эта мера способствовать закреплению людей на Дальнем Востоке?
— Когда что-то дают бесплатно, почему бы не взять? Вот только что с этим делать? Взяли за образец идею Столыпина: давать крестьянам землю, чтобы они переезжали в эти края. Но тогда давали по 16 десятин на душу мужского населения, то есть 17 с половиной гектаров. А один гектар — это так, большой огород. Серьёзного хозяйства не устроишь.
В Хабаровском крае выделен Амурский район в качестве пилотного для этого проекта. Но это земли, не пригодные для сельского хозяйства. Амурск и Амурский район — это в основном промышленные площадки. Может быть, земли выделяются для развития бизнеса, строительства предприятий? Но я не знаю людей, которые спят и видят, как бы здесь открыть свой бизнес, и единственная причина, почему они этого не делают, это отсутствие гектара земли. Бизнесу нужны условия: потребители, рынок, инфраструктура... А это немалые вложения.
Во времена плановой экономики на Дальнем Востоке создавались промплощадки на новых местах. Но было ясно, какое будет производство, какие строятся мощности. В соответствии с этим строились дороги и другая инфраструктура. А вот кто придёт на бесплатные гектары и что будет делать — неизвестно. Одно дело, когда участки рядом с крупным промышленным центром, другое — когда вдали от него. Власти обещают туда тянуть инфраструктуру, но пока сами не знают, какую. И самое непонятное, зачем это делается.
— Но ведь раздача земли заявлена как инструмент развития Дальнего Востока.
— Как третий шаг в этом направлении. Первый шаг — создание девяти территорий опережающего развития (ТОР). Второй — создание свободного порта Владивосток. И третий — «дальневосточный гектар». Первый шаг вполне разумный. ТОР — это своеобразные индустриальные парки, по образцу особых экономических зон. Различие в том, что эти территории выделяются под конкретных крупных инвесторов по предварительному соглашению с федеральными властями. Причём заранее определяются вид экономической деятельности, объём инвестиций и количество рабочих мест. ТакиеТОРы только ещё создаются в Хабаровском и Приморском краях, в Амурской, Магаданской, Камчатской областях, Якутии и на Чукотке.
— А Владивосток действительно стал свободным портом?
— На самом деле все порты региона сейчас «Большой Владивосток». И объявлено, что режим свободного порта уже действует, в чём я сомневаюсь. Должна произойти серьёзная перенастройка таможенных режимов, визовых и всяких других пограничных процедур. Это требует длительного времени и тяжёлых согласований между различными ведомствами. Где и как это делается, мне неизвестно. Экономических эффектов от введения режима свободного порта пока не видно. Порт как работал, так и работает.
— Были разговоры о создании ТОР на Курилах. Это реальный проект?
— Была программа социально-экономического развития Курильских островов на 2007-2015 годы. Денег на неё федеральные власти выделили всего 18 миллиардов рублей, то есть по 2 миллиарда в год. Предполагалось развитие транспортного, топливно-энергетического, рыбохозяйственного секторов промышленности, социальной инфраструктуры, телекоммуникаций и автодорожной сети. В прошлом году правительство обсуждало новую программу до 2025 года, но денег не нашли и решили продлить старую. Пока удалось сделать немного. Построен аэропорт на Итурупе, создана телекоммуникационная сеть, отдельные предприятия в рыбной отрасли. Но с топливом большие проблемы, как и с дорогами. Был проект разработки магнетитовых песков (сырьё для металлургии— «Огонёк»), но он остался на бумаге. Ещё хуже обстоит дело в социальной сфере.
— Почему?
— В программе предусматривалось улучшение комфортности жизни людей, создание постоянных рабочих мест. Но географию не изменишь: экономика на островах никогда не будет крупной. И качество жизни всегда будет ниже, чем на материке. Ведь социалка планируется по средним российским нормативам. Например, на 10 тысяч населения должно быть столько-то поликлиник, детских садов, школ, интернатов для престарелых и так далее. Но это можно создать там, где люди проживают в достаточном количестве и компактно. А если на острове один посёлок, в котором живут 50 человек? У них тоже должно быть всё необходимое для цивилизованной жизни — водопровод, отопление, магазин, врач, учитель. Ведь люди там живут со своими семьями, я говорю не о вахтовиках, а о постоянном населении. Увы, программы об этом не говорят. И пока нет ответа на вопрос: нужно ли нам, чтобы люди там жили? Если нужно, то давайте людей поддерживать, создавать для них человеческие условия. Да, это гораздо дороже, чем на материке. Но если люди живут, надо их обеспечивать не только работой.
— В 2013 году полпредом президента на Дальнем Востоке и зампредом правительства стал Юрий Трутнев. Все заговорили о том, что он будет спасать округ от недофинансирования и хронической неопределённости перспектив развития. Удалось спасти?
— Мне всегда странно слышать, что нас нужно спасать. От чего вы хотите спасать Дальний Восток? Для чего вы стараетесь превратить его в заповедник сумасшедших темпов роста? Ответов ни от кого нет. Обеспечить высокий темп роста очень легко: надо перебросить ресурсы из других регионов на Дальний Восток. Тогда года два-три с точки зрения статистики будет процветание. А потом ресурсы опять кончатся, причём кончатся по всей стране. И так будет всегда, если мы будем ставить перед собой задачу статистического увеличения темпов роста экономики.
Другое дело, если поставить задачу привести Дальний Восток в приличное состояние по уровню жизни людей, создавать комфортные условия для бизнеса. Но даже при этом превратить весь Дальний Восток в оазис нельзя — его территория 66 миллионов квадратных километров, можно сделать это только в небольшой части, это Сахалин, например, юг Приморского и Хабаровского краёв, Амурской и Еврейской областей. Для этого тоже нужны очень большие деньги: надо строить дороги, создавать современные социальные системы. На темпах роста экономики такие изменения почти не скажутся, но люди будут жить лучше.
Добывающая промышленность не может конкурировать с «Самсунгом» или автопромом Китая. Но мы можем поставить себе задачу добиться, чтобы состояние коммунальной среды, инфраструктуры, образования, медицины было не хуже, чем в Китае. Пусть не Гуанчжоу, хотя бы Хэйлунцзян. Пусть не Токио или Осака, хотя бы Хоккайдо. Для этого не нужно никаких экономических чудес, но надо понимать, что нельзя сделать всё сразу. Поэтому нет нужды в особом пути или особенных темпах развития региона. Мы живём ведь не ради статистических показателей. Улучшение условий жизни — это не экономическая наука, а проектная практика. Весь мир научился это делать, и мы тоже сумеем. Только не надо с нас требовать статистических успехов и побед. Статистика — отражение жизни. Но жизнь не может быть топливом для красивостей статистики.
Беседовал Александр Трушин