Профессор Даниил Берман: У нас нет ставок для молодых ученых и не будет

В этом году лауреатом премии «Человек года» стал заведующий лабораторией биоценологии Института биологических проблем Севера ДВО РАН, доктор биологических наук, профессор Даниил БЕРМАН.

Даниил Иосифович Берман – ученый, специалист в области экологии биологических систем. Выпускник Московского университета. В Магадан приехал в 1972 году для организации лаборатории биоценологии, которой руководит по настоящее время.

Опубликовал более 180 научных статей и 5 монографий. В знак признания заслуг коллеги присвоили имя ученого более чем десятку новых видов беспозвоночных животных. Организовал важные для региона исследования по комплексному изучению экологических последствий строительства крупных гидротехнических сооружений, таких, как Колымская и Среднеканская ГЭС.

Член редколлегии авторитетного в профессиональной среде журнала «Современная герпетология», с 2015 года – член редколлегии ведущего научно-популярного журнала Российской академии наук «Природа».

– Чем занимается лаборатория биоценологии, которой вы заведуете?

– Наша лаборатория многоплановая. В ней работают энтомологи, специалисты по паукам, позвоночным животным, микроклиматолог, экологические физиологи. Это не набор случайных специальностей и людей, а попытка комплексного подхода к решению проблемы, которая по-научному называется «адаптивные стратегии животных к обитанию на вечной мерзлоте». Если говорить коротко и в общем, то Север – это очень холодная долгая зима и короткое лето. Поэтому у организмов есть две задачи: уложиться с размножением в короткий срок, с одной стороны, с другой – перенести низкие температуры. Для этого есть разные пути, вот именно изучением этих путей мы и занимаемся.

– Какие животные особенно интересны среди тех, что вы изучаете?

– Начнем с хорошо известного всем евражки – берингийского или арктического суслика. Будучи теплокровным, он обязан поддерживать свою температуру, но зимой во время спячки, сворачиваясь в шар, охлаждается почти до 0 градусов и в этом состоянии переносит мороз до -26 градусов. Эта выявленная нами величина очень важна. Раз в несколько лет вдоль берегов Северной Америки ходит экскурсионный корабль, на котором плавают в течение недели крупнейшие кардиологи мира, в том числе и российские ученые. Они обсуждают физиологию холодоустойчивости суслика. Дело в том, что во время спячки частота его сердечных сокращений падает до одного удара в минуту и реже. Больше того, эти сокращения идут по типу мерцательной аритмии. Практически 90% людей, имеющих больное сердце, страдают мерцательной аритмией. У суслика она возникает во время спячки, но когда он просыпается, сердце приходит в норму. Задача физиологов и кардиологов – выяснить, как это происходит, чтобы перенести модель на человека. Это крайне заманчиво.

У нас в Магадане в теплицах живет маленький дождевой червячок. Оказалось, что его яйцевые коконы переносят температуру –196 градусов (температура жидкого азота). После этого из яиц вылупляются нормальные дождевые черви и продолжают свой жизненный цикл. Как коконы переносят эту температуру, мы понимаем…

Еще есть замечательное животное, которое в народе называют «тритон» – сибирский углозуб. Его особенность в том, что, как всякая амфибия, происходя из южных краев, он, между тем, заселил всю Сибирь и встречается даже в тундрах Чукотки. Зимой он переносит охлаждение до -50 градусов. Это ему удается благодаря запасанию резервных веществ, которые при низких температурах превращаются в антифриз. Он разносится кровью по всему телу, и животное сохраняет незамерзшими внутренние органы, в которых вода замещена глицерином. Клетки, лишенные воды, не повреждаются кристаллами льда, что предотвращает гибель животных. В таком состояния углозубы могут находиться многие десятилетия (а может быть, и столетия).

– Как можно использовать эти знания?

– Попробуем объяснить, для чего и кому это нужно на примере наших работ с лягушками, которые переносят низкие температуры. Все знают, что диабет – это повышенное содержания глюкозы в крови. Лягушки без ущерба выдерживают повышение концентрации глюкозы в десятки раз больше, чем у диабетиков! У них глюкоза служит антифризом, кровь и мышцы благодаря этому не замерзают. Клетка не может замерзнуть при таком количестве глюкозы. Когда лягушка размораживается, концентрация глюкозы приходит в норму. Но это же модель борьбы с диабетом!

Мировая наука прекрасно понимает значение исследований криобиологии для разработки методов криоконсервации. На Шпицбергене сделаны огромные штольни, целый подземный городок в мерзлоте. Там со всего мира хранятся семена и половые клетки сельскохозяйственных и редких животных – огромная коллекция. Вопрос: как хранить эти объекты, какие из них переносят низкие температуры, а какие нет – одна из важнейших проблем продовольственной безопасности человечества и сохранения биоразнообразия.

Но, ни одной из этих проблем – ни криоконсервацией, ни диабетом напрямую мы не занимаемся. Мы «подсматриваем» у природы модели адаптаций к низким температурам, а дальше ими должны заниматься физиологи, биохимики, медики. Наша задача – найти и показать, что подобная модель есть в природе и что ее можно использовать.

– Среди обеспеченных людей популярна крионика – замораживание сразу после смерти с целью последующего оживления при развитии технологий. Как вы считаете, это явление имеет под собой серьезную почву или это еще один способ отъема денег? Возможно ли прижизненное замораживание и размораживание животных и людей?

– Крионика – это отъем денег. Это фактически не наука. Технология довольно простая: вот вам огромные холодильники, вот бухгалтерия – платите. Но оживить труп невозможно в принципе. Другое дело, что есть надежда на клонирование: труп даст какой-то материал в будущем для клонирования замороженного человека. Для этого нужно крошечное количество исходного материала, законсервированного соответствующим образом. А вот как надо замораживать «соответствующим образом» – этого пока никто не знает. Поэтому пока что, безусловно, как вы правильно сказали: крионика – отъем денег.

– Как сегодня живется ученым с точки зрения поддержки государства, получения грантов?

– С моей точки зрения, квалифицированным ученым ранга кандидата наук и старшего научного сотрудника, в общем, жить можно. Не очень хорошо, но можно. Доктора наук живут немного лучше. Ученый народ привык жить, не жалуясь на нехватку денег. А вот на работу денег нет. Что касается получения грантов собственно на занятия наукой, то дело обстоит чрезвычайно плохо. Есть так называемые мега – гранты, считанное количество на всю Россию. Они не делают погоды. Два престижных фонда – Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) и Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ) «раздают» много грантов. В этом году я получаю 23-й год без перерыва гранты РФФИ. Но это только 500 тысяч рублей в год. По нашим временам и курсу доллара – едва хватает на передвижения по стране. При этом мы должны постоянно привозить животных из самых разных регионов России. Представьте себе, сколько может стоить перелет на север Якутии, Чукотку… Ни о какой зарплате из получаемых грантов речи быть не может. Однако отвечаю на ваш вопрос «как живется?» двумя словами – живем интересно!

– Как вы считаете, есть ли у современной молодежи интерес к научной деятельности?

– Я не помню времени, ни сытого, ни голодного, когда бы у молодежи не было интереса к научной деятельности. Он был всегда, даже в самые сложные времена. Всегда есть люди, которые хотят заниматься наукой, вне зависимости – престижно это или нет. В познании мира – существо человека!

– Есть ли условия для развития молодых ученых в нашем регионе?

– В Магадане есть два базовых института – ИБПС и СВКНИИ. Они могли бы у себя приютить и обеспечить научным руководством молодых людей. Но у нас нет ставок для молодых и не будет. Ставки появляются, если кто-то уезжает или уходит из жизни, что случается, к счастью, не так часто. Федеральное агентство научных организаций в этом случае четко говорит – получайте большие гранты, берите на работу молодых людей и полностью финансируйте их (в том числе покупайте для них квартиры) за счет этих грантов. При среднем размере гранта 500 тыс. рублей – это абсурд. Оптимизма быть не может.

Конечно, образование молодые люди должны получать в «центре». В Магадане биологическое образование рассчитано на подготовку грамотных учителей, и это немало. А для занятия наукой нужно фундаментальное университетское образование, иначе нельзя. Можно, но этот путь в провинциализм.

Магадан – край страны. У нас всего два научных института, а любая наука должна иметь среду. Недаром зарубежом везде организуют кампусы – расположение на одной территории университета и многих институтов, которые и создают научную атмосферу, чтобы в любое время можно было подойти к другому ученому и обсудить возникший вопрос. Телефон и интернет только частично компенсируют эту потребность. В целом же надо понимать, что для развития молодых ученых в Магадане многого недостает.

– Как, по вашему мнению, можно популяризировать науку, заинтересовать научной деятельностью молодое поколение?

– Помимо добычи знаний, святая обязанность ученого – их популяризация, т. е. доведение до сведения людей достижений науки. О какой популяризации может идти речь, если один номер лучшего научно-популярного журнала России «Природа» стоит 600–700 рублей. В Магадане он обойдется в два раза дороже из-за доставки. Абсолютный тупик во всероссийском масштабе! Надо отдать должное: появление канала «Наука» на телевидении – большое дело.

Есть крайне интересный опыт в некоторых регионах. К сожалению, о нем мало кто знает. Я не так давно был в Республике Коми и был удивлен явлением, которое нигде в России не видел. Вся республика от детского сада до университета «поражена» интересом к краеведению. Политика местных властей: люди должны знать свой край, и в это вкладываются деньги. Охвачены практически все возрастные уровни. Крохи в детском саду уже понимают: что такое «край», что за животные здесь живут, как травка называется. И такое увлечение краеведением не разовая компания, а многолетнее тяжелое для организаторов дело. На краеведческую идею «нанизываются» современные достижения науки. Так с малолетства прививается удовольствие от получения знаний.

– Вы специалист в области экологии Севера. Какие болевые точки существуют в вопросе экологии нашего региона?

– Здесь довольно сложная ситуация. Есть рутинные заботы – местные загрязнения воды, свалки, дорожная пыль в поселках. Использование плохих углей для отопления, как это было, например, в Сеймчане: черный снег, ощущение, что ты живешь в котельной; сейчас положение улучшилось. Кроме того, есть такая беда как наследие горной промышленности советского времени в виде обезображенных долин рек. Наиболее неприглядная картина в районе Омчака, где идет мощный ренессанс горной промышленности. При этом экологическая ситуация в этой долине как наследие прошлого – ужасная. Есть большая надежда, что новые руководители горной промышленности по-новому отнесутся к природе и людям, которые там живут и работают.

Как тут не сказать, что «Кубака», «Купол», «Двойное» – достойные примеры для подражания. Я был во всех трех пунктах. Забота о сохранении природы здесь на очень высоком уровне.

Общее экологическое состояние региона за пределами населенных пунктов превосходное – у нас нет катастрофических загрязнений. Одна из тяжелых проблем связана с Колымой. Ее долина от Сеймчана на 500 км вниз занята пойменными тополево-чозениевые лесами. Вокруг мерзлотные территории, а огромная пойма – совершенно уникальное немерзлотное образование. Это самые богатые места, какие у нас есть. В этом месте находится Сеймчанский участок Магаданского заповедника. По закону, если строится плотина, нарушая заповедный режим, то строители обязаны компенсировать ущерб. В данном случае резко изменен гидрологический режим реки. Объем зимнего стока увеличился в 400 раз за счет сброса вод водохранилища. И наоборот – летом сток уменьшился. Ясно, что такой сдвиг небезразличен для природы. В качестве компенсации нужно «перенести» участок заповедника с Колымы на Омолон, где тополево-чозениевые леса также развиты по всей долине и не тронуты преобразованиями.

– Стало известно, что вы стали лауреатом премии «Человек года». Как вы отреагировали на эту новость?

– Главное состояние – удивление. Приятно удивлен тому, что дважды это звание получают люди из одной отрасли, и тем более, из одного института. В прошлом году «Человеком года» был Арсений Кречмар. На фоне идущей реформы науки, которая принесла и еще принесет нам беды, это явная поддержка научной деятельности. Именно так я рассматриваю свое избрание. Поскольку речь идет не обо мне, а о поддержке науки, могу не стесняться и напомнить, что забота о науке – это забота о будущем.

Елена Кухтина
Источник:  http://vmagadan.su/